Колыбели. Талавира скармливали ложь, что он настоящий человек, бывший Старший Брат, и все только для того, чтобы держать на короткой цепи. Он даже выучил Догмат Поединка, хотя

Белокун и знал, что само существование Талавира — мерзость против их веры. Их

— не его. Они стремились разгадать секрет Вспышек, овладеть технологией, которая превратила людей в засоленных, для этого подвергали их пыткам, называя чудовищами. Другого не жалко, когда он только уродина. Страшнее всего, что так думал и Талавир. А самое смешное, что он теперь больше чем уродина. Он не просто изменен, он рожден из сура.

Талавир вздохнул и схватился за веревку: «Как сказал Азиз-баба? Жребий уже выпал, теперь пора встретиться с последствиями».

13 Акинак (гр. ἀκῑνάκης, ουὁ) — короткий меч, распространённый среди

ираноязычных народов Восточного Средиземноморья. Грекоговорящие авторы называли акинаками скифские короткие мечи.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

КАТАВАСИЯ

Интерлюдия

Сфена осторожно заглянула в пропасть. Камешка выскользнул из-под ее ноги и с грохотом скатился в яму. Вместо дома Серова посреди Ак-Шеих образовалась воронка, из которой торчало Дерево Боли.

Несколько дней назад оно, как гигантский спрут, опутало дом ветками и корнями, сжало в своих объятиях и затолкало под землю. А потом преспокойно уселось на его могиле, излучая все цвета радуги.

Теперь Дерево Боли лупило всех, кто слишком близко подходил к пропасти, заряженными суетой колючками. Сфена провела взглядом носилки со искалеченным

Старшим Братом, только что ставшим жертвой безумного дерева.

Они спешили, как могли, и все равно опоздали. Талавир вошел в дом за мгновение до того, как тот развалился, и теперь Белокун чуть не ревел от ярости. Сфена почувствовала пульсацию манкур и попыталась выбросить опасные мысли. Белокун увешался бакасами, как лягушка, выращивающая икринки на собственном теле, и мог в любой момент заглянуть в ее голову. Каждое прикосновение тянул из доктора суер. Белокун стал нервным и привередливым, однако явные изменения еще не проявились. Манкуры работали с перебоями. Особенно тот, что в голове

Талавира. Доктор до сих пор не мог найти его.

Сфена потерла руку со своим манкуром и зашла в палатку Белокуна.

Под брезентом было душно, везде лежала пыль с хрусталиками суету.

Даже на боксе, в который уложили пораженную женщину. Белокун запретил к ней подходить. Сфена лишь знала, что женщина из Ак-Шеих получила ранения при взрыве и составляет личную ценность для главы Матери Ветров. Сфена стянула респиратор и отсалютовала Белокуну.

— Вы его нашли? — с порога спросил он, будто и без того не знал, что

Талавир погиб вместе с домом.

— В поселении его нет. Местные считают, что он вошел в дом

Серова. Однако никто не видел этого своими глазами. — Сфена сделала паузу, давая понять, что ни на грош не верит словам чудовищ. — Что касается дерева, то мы попытались действовать огнем, а также углубились в почву возле разлома. Под землей, очевидно, существуют пустоты. Но поисковая операция усложнена агрессивностью самого существа. Мы уже потеряли двоих.

— Полная неспособность. — Белокун пренебрежительно покачал головой.

точь-в-точь так сделал ее отец, когда она принесла самую низкую оценку за научную работу. «Так это же вы его сюда загнали? "Знак Мамая" — говорили вы, и что теперь?

— хотела выкрикнуть Сфена, но сдержалась. Пока они в этой дыре, а Белокун контролирует ее бакасу, обвинение не имеет смысла. Только сейчас она заметила засоленного, сидящего напротив Белокуна. Он был жалок даже для Ак-Шеих. Из-под засаленной фуражки торчали седые патлы, на раздутом, как у жабы, зобе пульсировали синие жилы, а глаза почти вылезали из орбит. Старик прижимал к груди большую книгу и раскачивался в такт собственному шептанию.

— Это официальный бей Ак-Шеих Гера Серов. — Белокун сел против чудовища и поставил на стол воду. С перевязями по его бокам болтались банки с бакасами, из-за чего глава Матери Ветров напоминал верблюда, потерянного в пустыне.

Вода была настолько чиста, что бутылка казалась пустой. Веки старика едва заметно дернулись. Белокун открутил крышку, набрал в рот воду, поболтал между щеками и сплюнул на пол. Засоленный облизнулся к луже у стола.

— Я не помню, чтобы назначал тебя беем.

— Я здесь давно. Это мой дом! — Старик дернулся и согнулся пополам, словно прижатый невидимым грузом. — Доктор Зорг! Он меня избрал. — Гера полез к пиджаку и вытащил ярлык. — Он сказал, что у меня правильная фамилия.

Мой тесть — дед Олечки — был голова. Генерал!

Несмотря на очевидное безумие Серова, Белокун продолжал вглядываться в воспаленные глаза.

— Дай! То, что у тебя в руках. — Белокун показывал на грубую книгу, которую сжимал старик. Это был большой семейный фотоальбом.

Глаза Геры вспыхнули ужасом. Он прижал альбом к груди, мгновенно смотрел, словно на ребенка, которого должно оторвать от сердца, а затем передал доктору.

— Ты, листай страницы! — сказал он Сфени.

«Как же, за годы в Деште книга превратилась в прессованный суер», —

подумала Сфена и коснулась обложки. Это был старинный фотоальбом.

Судя по первым изображениям, именно тогда изобрели фотографию.

— Это собирал генерал. Оленька всегда держала в руках. Видимо, выбросила в окно, когда дом забрал джадал. Чтобы не пропал, — всхлипнул Гера.

На первых снимках была изображена мажара в степи. Рядом какой-нибудь саксаул или акация. На втором фото — семья колонистов на фоне строительства: мужчина и женщина. Они еще молоды, но имеют истощенные, рано состаренные, осунувшиеся лица.

Рядом двое дочерей и высокий, очень худой подросток с длинным носом и взъерошенными ушами. Его глаза почти круглые по массивным линзам. Под фотографией на обороте значилось: «Семья Густава Зорга, арендаторы у Фальц-Фейнов. Ак-Шеих. 1911. Начало строительства дома».

— Это доктор Зорг? — удивленно воскликнула Сфена. — Он родился в Ак-Шеих, как и Мамай?

— Листай дальше.

— Доктор Зорг знал этого генерала Серова? Это потому он назначил Геру беем и отдал им дом? — не унималась Сфена.